- Слушаюсь и повинуюсь, Господин, - Талбот преклонил колено и склонил голову. – Но позвольте сказать? – он не поднимал глаз. Как же он ненавидел свою службу, свой вечный долг перед повелителем Преисподней, но тому быть во веки веков. А за что, собственно? За то, что его лошадь ударила копытом бродягу на дороге? Да, он видел. Да, он мог остановиться и помочь.  Но он не счел эту жизнь важной для того, чтобы тратить на нее свое время. Он позволил себе судить.  Он дал умереть человеку из-за собственного желания увидеть поскорее свою избранницу, к которой спешил, и так и не доехал, поскольку перед последним поворотом к ее дому кто-то вырыл водоотводный ров на дороге, лошадь попала туда копытом (тем самым), а ее наездник свернул себе шею. Последнее лицо, которое он запомнил из своей жизни земной – лицо бродяги, от которого он отмахнулся. А теперь его долг, его кара служить Сатане, выторговывая для него души людей. За последние два столетия бывший дворянин в этом столь преуспел, что получил право задавать вопросы.
- Говори, - откликнулся голос хозяина, и Талбот уже почти пожалел, что решил спросить. Ему в лицо полыхнуло жаром, кожу обожгло, будто прокатилось тело по раскаленным углям.
- Он молод, у него есть дар, и он может выжить сам! – выкрикнул он, корчась от ощущений языков пламени, сжирающих одежды и плоть. – Мы нарушим договор с Небесами, если не дадим ему жить и развиваться, вы же знаете, он способен лечить. У него дар Господа! – в ноздри ударило смрадом жженой плоти, а в ушах раздался смех.
- А ты предложи так, чтобы и договор не нарушить, и душонку эту получить. Ты забыл о своей работе, Талбот. Убирайся. Либо этот лекарь, либо… - снова смешок и шею Талбота словно обвило петлей и потянуло вперед, вынуждая упасть на золу, которой был устлан пол, как ковром. – Я сыграю с Боженькой в игру.  100 душ, получивших второе право на жизнь – уже от меня. И посмотрим, сколько из них окажется здесь после второго рождения. Ступай и думай, мы изволим играть, - петля, которая уже душила до хрипа исчезла, а сам слуга Сатаны был вышвырнут в свою коморку в этой страшной обители. Отсипевшись и отхрипевшись, он сел на бревне, заменяющим ему здесь постель.
- Что ж мне с тобой делать-то? – проведя рукой по деревяшке с клетками, напоминающей шахматную доску, Талбот, качая головой, смотрел, как в одной из лачуг в деревне, неподалеку от Лондона, молодой человек, едва стоя на ногах сам, варит отвар для девушки, которая лежит неподалеку в кровати, она уже бледна настолько, что понятно – ей не выжить, а черные пятна, что выступают на этой белизне – лучшее тому подтверждение. Но парень старается улыбаться и даже смешить ее.
В этот раз люди прогневили Господа не на шутку, раз он заставляет их страдать и умирать уже не один десяток лет. А хозяин Талбота только и рад стараться. Для этих небольших островов, которые его слуга помнил, как свою родину, даже на скот хворь наслал. И люди тут не только помирали, как мухи в морозный день, но и голодали. Страх, голод, близость смерти, забиравшей их близких, их сводили с ума, толкали на грехи, и их души пополняли своими криками вой в аду. А этот парнишка не отчаивается, пытается даже смеяться – наблюдая, Талбот и сам усмехнулся невольно. Он явно Избранник Божий. И потому его выбрал и Дьявол.
Дрянное задание, самое дрянное из всех что было. Шею вновь будто бы раскаленными тисками сжало.
- Я же сказал, что повинуюсь, Господин, - щелчок пальцами и у одного юноши на земле подкосились ноги. Он упал, а Талбот смог вздохнуть и подняться. – Уже иду, - еще один щелчок и вот он в бедной хижине, пока невидим, зато может наблюдать сам, как юноша доползает до своей, уже изуродованной отвратительными язвами, возлюбленной.